Власть волшебства - Страница 102

102

Он вытащил из воды левую руку и стал изучать расположение вен.

Желания умереть он не испытывал. Но и жить не хотелось.

Все утратило смысл. Он хотел забыться, раствориться в потоке чувственных переживаний — но вино не пьянило, и комфортные условия, в которых он находился сейчас, расслабляюще действовали только на тело, но не на разум.

Как-то вдруг не осталось ничего, чего бы он хотел еще добиться. На Земле он жил по инерции, покинув ее, загорелся жаждой тайн и чудес, которые открыл перед ним Нимриан, а затем забыл обо всем этом ради Идэль. Идэль он утратил, а жажда познания и управления окружающим миром, которая двигала им, когда он только начинал постигать волшебство под началом Лэйкила кен Апрея, так и не вернулась. Он не мог даже удариться в религию, потому что не верил теперь никому и ни во что. Не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Жить же просто, «как все», ни о чем не задумываясь, и на протяжении долгих лет неизвестно зачем раз за разом пересекать порог меж уходящим днем и наступающим, он не хотел и не мог. Так он жил на Земле. Он не хотел возвращаться к тому состоянию, пусть даже с другой внешней атрибутикой и на другой планете.

Он думал о тех, кого встретил на своем пути за прошедшие годы. Все они заняты своими делами. К живому общению с кем-либо из них Дэвида совершенно не тянуло. Но все они жили в его памяти и воображении, и с этими призрачными собеседниками он был готов поговорить...

— Привязался к женщине? — насмешливо бросил Лэйкил кен Апрей. — Найди другую.

— Полностью согласен. — Брэйд улыбнулся, продемонстрировав удлиненные клыки. — Сними шлюху. Напейся. Это поможет.

— Пойдем куда-нибудь, дядя Дэвид. — Лайла потянула его за рукав. — Придумаем что-нибудь, чтобы развеселить тебя.

— Что толку страдать? Измени свою душу и гэемон, — произнес Эдвин кен Гержет, и Вилисса за его спиной согласно кивнула. — Устрани эту привязанность и создай себе какую-нибудь другую. Есть псионические заклинания, которые могут изменить и упорядочить твой внутренний мир.

— Мне очень жаль, Дэвид, что все так получилось, — с сочувствием произнесла Алиана.

— И мне жаль, — грустно улыбнулся Рийок. — Ты был способным учеником. Лучшим в группе. Но ты отверг высшее благо ради какой-то женщины — и не чем иным твоя история закончиться просто не могла.

— О, как же я рад, что тебя накормили дерьмом! — захохотал Кантор. — Да кто ты такой, смерд, чтобы принцесса захотела остаться с тобой?! Кем ты себя вообразил? Она никогда тебя не любила.

— А я ведь тебя предупреждала, — мимоходом обронила леди Марионель.

— Дэвид, боль и страдания — это прекрасно! — с восторженным и слегка сумасшедшим блеском в глазах воскликнул Лийеман. — Неважно, испытываешь ли ты их сам или причиняешь кому-либо. Это интересно и по-настоящему захватывает! Только это и отличает нас от неживых вещей и механизмов. Ты испытываешь такие удивительные и всепоглощающие переживания — так оцени же их насыщенный и терпкий вкус!

— Вернись в Академию, уйди с головой в учебу, — посоветовал Тахимейд. — Рано или поздно ты успокоишься. Переживания, эмоции — это все ерунда. Важны только знания. Ни к чему иметь сердце тем, у кого есть разум.

— Ты слизняк, — констатировал Кэсиан. — Да-да, обыкновенный такой бесформенный слизнячок. Лежишь тут, смакуешь свои страдания, вместо того, чтобы встать и что-нибудь сделать.

Дэвид поморщился. Последний образ был особенно неприятен. Тем более что он нес откровенную чушь. Изменить сложившуюся ситуацию уже было нельзя. Дэвид постарался перестать думать о цинике Кэсиане и сосредоточиться на других образах — скажем, Алианы или Лайлы. От них, по крайней мере, можно было дождаться хоть какого-то сочувствия...

Но воображаемый Кэсиан не спешил покидать мысли Дэвида Брендома.

— Такова ваша рабская природа, — назидательно продолжал Владыка Снов. — Она была, есть и будет ничтожной и жалкой, как бы вы не воображали себя «венцами творения». Такими уж вас сотворили боги. Первое человечество было могучим и гордым, вы же — черви, слепленные из праха и разлагающейся плоти первых людей, уничтоженных богами. Ваши «я» порабощены вашей природой, а эта природа требует, чтобы цель вашего бытия лежала вне вас. Когда же эта цель по каким-то причинам исчезает: гибнут боги или изменяет любимая. — Кэсиан сделал преувеличенно-испуганное выражение лица, — то происходит Вселенская Катастрофа, наступает Паника и приходит Конец Всему. Какой ужас! Что же делать?! — Кэсиан сделал вид, как будто сам пребывает в панике. — Ну конечно же выход прост: сделать какой-нибудь театральный жест, бросить в лицо вселенной эту жалкую жизнь и просто перерезать себе вены... Неважно, что это ничего не изменит — останется и память, и боль, вот только возможности изменить что-либо уже не будет — неважно. Главное, сделать жест. — Он одобрительно кивнул.

Во время этой речи Дэвид несколько раз пытался заткнуть воображаемого собеседника, но каждый раз терпел неудачу. Образ, маячивший то ли перед его мысленным взором, то ли уже здесь, в ванной комнате, был поразительно навязчив.

«Это не фантазия... — ошеломленно подумал Дэвид. — Он не в моей голове. Он как-то выбрался наружу...»

— Мой мальчик, — сказал Кэсиан, скользнув взглядом по комнате. — Тот я, которого ты видишь, как и весь этот поток ощущений, из которых ты формируешь свой «видимый мир», без всякого сомнения, существуем исключительно у тебя в голове. Собственно говоря, ни в каком ином месте, как в тебе самом, твои ощущения существовать не могут, не так ли? И в этом смысле я, безусловно, объект твоего воображения... — Кэсиан сделал многозначительную паузу. — Но я не объект твоего воображения в том смысле, что ты можешь рулить мною как хочешь. Для этого у тебя руки коротки.

102